Выйдя, наконец, на свободу поняли, что потрясены некоторыми вещами до глубины, перегретого под двадцатишестиградусным октябрьским солнцем, сердца.
Главное потрясение получили, конечно, ноги.
За шестнадцать километров (а шагометр на айфоне врать не будет) по пересеченной местности в зимних сапогах и в свежекупленных солнцезащитных очках ноги пришли к выводу, что их хозяйка переметнулась от умеренно либеральных убеждений к учению маркиза де Сада.
Они яростно этому сопротивлялись, подворачиваясь на ровном месте и спотыкаясь об опавшие листья.
Второе потрясение получили собственно сами убеждения. Как, как может такое быть?
Парк, перенасыщенный в этот яркий воскресный день собаками, велосипедами и детьми, был тих и не суетлив.
В этом Ричмонд парке даже собаки не гавкают! Не говоря уже о том, что новорожденные дети в рюкзаках за спинами на велосипедах не плачут!
И тогда мы решили отправиться в сады Кью.
Решение далось нам нелегко.
Но сады Кью были где-то рядом.
И мы точно знали, что приехать с другого конца Лондона за оставшиеся несколько дней у нас уже не получится.
Поэтому сады Кью надо брать сейчас.
И из трех, лежащих перед нами дорог, мы выбрали неверную. По которой шли долго и упорно.
И так же упорно и долго возвращались к исходной точке.
Потом мы опять выбрали неверную дорогу.
Долго и упорно идти по ней уже не получилось.
Поэтому мы быстренько вернулись опять ко входу в Ричмонд парк и послали Свету на переговоры в ближайший бар.
Света вышла из бара вооруженная схемой, начертанной на меню и представляющую их себя длинную извилистую линию, что уже само по себе выглядело пугающе.
Потом, километров через двести, линия поворачивала направо и обрывалась. А на словах Свете было велено передать, что идти нам надо по схеме до первого светофора, а там, повернув направо, сесть на шестьдесят пятый автобус.
В общем, как оказалось, и схема была неправильная и шестьдесят пятый автобус ходил тоже неправильно.
Поэтому мы сначала бесконечно долго его искали, потом бесконечно долго его ждали, а потом, чтоб было еще веселее, вышли не на той остановке и еще раз бесконечно долго ждали шестьдесят пятого, век его не забуду, автобуса.
Короче, штурм садов Кью в конце концов удался. И мы даже успели до закрытия, что было странно, учитывая наши скорости передвижения и количество попыток найти верный путь.
Но все это оказалось моментально забыто, когда перед нами открылась вечная красота и английская подстриженность этих самых садов.
Которые при ближайшем рассмотрении оказались чисто английским парком. И этим они ранили меня в самое сердце.
Ибо ноги уже были убиты.
Меня поразило это спокойное достоинство.
И отсутствие пафоса в самых пафосных, казалось бы, местах.
Просто онегинская скамья какая-то. Татьяна, вероятно, только что ушла.
Единственный недостаток, который я смогла найти в этих садах - это их огромные, невероятные просто размеры в пол Шотландии просто.
Конечно, надо же было поместить туда все эти пруды, фонтаны, а также разнообразие мировой флоры.
Вот мы добрались, наконец, до уголка средиземноморья.
Вечерело.
И тени становились все длиннее.
А персонажи, гуляющие по парку встречались иногда весьма забавные.
Да и кусты терновника тоже поражали своими формами.
И вот мы уже почти пришли, мы почти пришли...
Ах, эти изящные английские урны!
И мы все-таки пришли в розарий!
Это было так удивительно и красиво.
Розы были божественно прекрасны.
И поражали своею майскою свежестью.
Мы покидали сады Кью необыкновенно уставшими.
Я даже не помню, как мы добирались до своего отеля.
Но впечатления, переполнявшие нас, стоили всех усилий, затраченных на их поиски.
А над садами все летали и летали самолеты.
И в них, наверняка, сидели люди, желающие увидеть эти майские розы посреди лондонского октября.
Journal information