Уважаемая передача, пишут мне иногда благодарные зрители, а не могла бы ты повторить на бис свой самый самый луччий рассказ?
От чего же, отвечаю я, могу. Я еще крестиком могу, но давно, сейчас только уточкой.
А для Надежды из Хабаровска звучит эта песТня.
Это было девятьсот лет назад. Тогда была перестройка, полное отсутствие мобильников и модное слово «кооператив».
Один такой кооператив возил с Волги мороженую рыбу. У кооператива была фура на двадцать тонн, старая, больная, со сломанными кабинными замками.
В состав кооператива входили хозяин Иван Петрович, он же водитель, мозг и переговорщик с нужными людьми; бухгалтер, она же жена хозяина и я, в основном продавец свежемороженой рыбы на выезде, а также, куда пошлют.
Мы ездили по маленьким городам и продавали рыбу. Прямо из машины.
Однажды приехали на цементный завод. Была морозная февральская пятница и зарплата. В магазинах рыбы не было, а на заводском складе прямо из фуры – выбор, как у буржуев, аж пять видов. Цена вопроса – ящик рыбы директору.
Иван Петрович ящиками рыбу из фуры доставал, разбивал монтировкой на куски и деньги мешками в кабину складывал. Мешки были такие полиэтиленовые, с ручками, по шестьдесят копеек. Как мешок наберется, Иван Петрович ручки мешку связывал - и в кабину прятал.
Еще была одна сумка хозяйственная на молнии. Ее первую Ива Петрович прятал.
И каждый раз делал вид, что кабину закрывает. А делать вид, что открывает, каждый раз забывал. Муторное этот дело – деньги прятать мешками.
Продавали мы рыбу с обеда и пока охранники не пришли нас разгонять. Им завод на выходные закрыть надо, людей с доверенной территории выгнать и сесть в подсобке телевизор смотреть под чай и бутерброд с колбасой докторской. Или эстонской.
В общем, погрузили мы свои весы, мешки с деньгами и поехали домой, в лунную ночь по каким-то степям и лесам, сто километров всего-то, чтоб назавтра рано поутру на рынок бежать места занимать, рыбные хлебные.
Отъехали мы от завода километра четыре и застряли на горе.
Не то, чтобы совсем на горе. А на самом подъеме. Раскатали горку самосвалы с цементом, и нашей фуре бедненькой старушке никак по этому льду не взъехать. Уж и так и эдак Иван Петрович пробовал газовать, и фуру «дорогой машинкой» называл, и к тому, кто все может, обращался.
Не помогло. Там склон оказался в сорок пять градусов. Наша машинка и в летние-то времена туда только с разбегу могла бы въехать. А теперь, если только назад скатиться и с разгону попробовать еще раз взлететь. А сзади-то – высоко, скользко и ничего не видно.
Потом Иван Петрович ругаться стал. А я сижу рядом и все еще не переживаю. Думаю, Иван Петрович выкрутится как-нибудь, уж он что-нибудь точно придумает, он толковый и в переделках и не таких бывал.
Он и придумал.
Пойду, говорит, обратно, на цементный завод. Там телефон есть, может, и самосвал какой с песком дежурный найдется. Нас только тот, что с песком может вытянуть.
Потом еще подумал. И то не каждый. Или вот военный какой тягач. Этот даже лучше, прикинул Иван Петрович количество проданной рыбы.
Я посмотрела в темное окно на эту непуганую военными тягачами зиму и сильно засомневалась.
Иван Петрович вытянул из-под сиденья мешки с деньгами и монтировку. Монтировку мне в руки дал, а мешки обратно спрятал.
Дверь, говорит, никому не открывай. А, если кто полезет, ты его в лоб монтировкой.
А если двое полезут, спрашиваю я. Второго – тоже по лбу, грустно так и не очень уверенно говорит Иван Петрович. Ты, говорит, главное, сиди тихо и свет не зажигай, может, никто и не заметит. А я часа через два буду.
И ушел.
Я сижу, в окно смотрю. Небо звезды не показывает, мороз сквозь вот такие дырки в дверях в кабину щемится. А я монтировку на коленях держу. Мешки с деньгами пятками в валенках контролирую.
Решила до тысячи считать.
Досчитала до пяти. Тысяч. Ни разу не сбилась. Делила в уме на 60 до третьего знака после запятой. Потом сбилась. Часов у меня нет, поэтому решила, что час прошел.
Ожидание перестало казаться таким ужасным, каким казалось сразу после ухода Ивана Петровича. Всего-то еще раз досчитать до пяти тысяч.
Но почему-то уже не считалось.
Из всех возможных развлечений в мире мне доступна была только монтировка на коленях. Я сердито пнула мешки под сиденьем валенками. Взяла монтировку в правую руку и угрожающе махнула в сторону предполагаемого противника.
Тяжелая игрушка выскользнула из рук, ударила больно по колену и валенку.
Я смотрела в окно и думала о том, что в лоб этой монтировкой получу я сама. От первого же, кто дверь в кабину откроет. А что ее открывать, дверь-то без замков.
Дамочку с монтировкой в руке, ночью, в степи вряд ли будут спрашивать о погоде. Вырвут оружие из рук – и в лоб. Да и вырывать не придется – сама выроню.
Я спрятала монтировку за мешки с деньгами. Было холодно, страшно, а два часа все не заканчивались и не заканчивались.
И тут в окне слева мелькнула тень. Я закрыла глаза и подумала, что даже, если сразу отдам мешки с деньгами - не все, конечно - мне все равно дадут в лоб. Чем-нибудь.
Не переключайтесь, продолжение следует.
Journal information